В одно из безмятежных утренних пробуждений вместо пушистых, белых, обсыпанных мукой калачей, мы с Таней получили сжавшееся, подгоревшее подобие их. Эта неожиданность не только расстроила меня, но и оскорбила.

- Няня, почему они такие?

- Революция, Леночка, какие там калачи.

- Няня, что такое революция? Это плохо?

- Это переворот, Леночка. Слышишь на улице выстрелы? Говорят, что у нас в доме нашли склад оружия, ищут еще.

Я вскочила с постели, прилипла лицом к стеклу и увидела почти в плане – две черные фигуры действительно что-то искали. Моросил дождь. Они медленно передвигались, иногда останавливаясь, внимательно осматривали двор. Оставалось только поверить.

Несколько дней в Москве шли бои. Слышались выстрелы. На улицу не выходили. На седьмой день все смолкло. На Полянку – главную улицу Замоскворечья – вышли колонны демонстрантов, с кумачовыми стягами и революционными лозунгами на них. Мы видели все это из окна маминой спальни. Шел дождь со снегом, была слякоть. Какая-то женщина упала в самую грязь, поднялась, догнала своих и пошла дальше праздновать победу. За колоннами демонстрантов появились ряды людей в полосатых халатах. "Это сарты", - сказала мама. Так назывались тогда среднеазиатские народы.

Революция победила.

Читая документы и воспоминания участников Октября, изданные "Московским рабочим" в 1987 году, начинаешь понимать, какая страшная неразбериха была в эти дни в Москве; как много было случайного, и каким образом пришла победа, даже для большевиков неожиданная. Агитация же, проводившаяся еще до революции в армейских частях и на заводах среди рабочих, заманчивые обещания – "фабрики и заводы рабочим, земля – крестьянам, немедленное заключение мира" - ложилась на благоприятную почву до изнеможения уставшего от войны народа. Разжигая страсти и ненависть, большевики подготовили реальную силу для гражданской войны и насилия. В этом они действовали безошибочно.

В первые послереволюционные дни, когда во многих московских домах текла еще спокойная патриархальная жизнь, и жители не представляли себе надвигающихся событий, а только предчувствовали что-то, возникла реальная угроза насилия, обысков и арестов. Вооруженные люди врывались в избранные ими дома, искали оружие, раскрывали ими же придуманные заговоры, и самое страшное, навсегда увозили мирных, ни в чем не повинных людей.

В нашем доме, где нашли склад оружия, где жило много молодых офицерских семей, начинаются обыски. Папа был на войне. Явились, конечно, и к нам несколько вооруженных людей.

В гостиной стоял шкаф, остекленный снизу до верх, с немецким трофейным оружием, захваченным папой и привезенным с фронта. Винтовки, штыки, шрапнели, каски красовались как на выставочной витрине. Это было утверждение причастности его к общему делу защиты Отечества. Память о подвигах.

Как доказать, что это не оружие, а трофеи? Нам пришлось пережить страшные минуты. В конце концов начальник поверил, а может быть сжалился, увидев женщину с тремя малыми детьми. На руках у мамы была двухмесячная Ксеня. Экспонаты нашего музея, привезенные папой с войны, вынесли без последствий. Появились новые обладатели трофейного оружия. Начальник убеждал маму не скрывать ничего. Если есть что-либо, немедленно сдать, иначе грозит расстрел без суда. Его слова не были простой угрозой. Так были расстреляны директор известной всей Москве Алферовской гимназии, его жена и многие другие. Нам посчастливилось.

Наступило страшное время – "красный террор" - массовые обыски, аресты, расстрелы. Удивленная всем происходящим Европа, и в том числе английское правительство, запросили руководство молодой страны Советов о причинах массовых арестов. Для опровержения этого факта было предпринято неслыханное злодеяние. 1000 человек, арестованных в московских тюрьмах, расстреляли в одну ночь с той целью, чтобы снять вопрос и доказать, что никаких заключенных вообще не было.

В первые годы революции была уничтожена семья Прасковьи Герасимовны Прохоровой (ур. Хлудовой, сестры моей бабушки). Ей досталась от отца текстильная фабрика в Норске под Ярославлем на берегу Волги. Места дивные. Лето она обычно проводила там. У нее воспитывались дети покойной дочери – Катя и Митя. Отец их генерал И.Д.Чистяков не вернулся с первой мировой войны.

В восемнадцатом году, когда отобрали фабрику, Прасковье Герасимовне приказали немедленно освободить и дом. Явились, чтобы выгнать ее, а она, уже совсем старенькая, не выдержала и умерла внезапно. Ночью тайно сколотили гроб, и хоронили ее работницы фабрики. "В день похорон, когда она лежала в гробу, в соседней комнате большевики праздновали победу пением Интернационала".

Сын Прасковьи Герасимовны Николай Константинович Прохоров, красивый деликатный человек, окончив Рижский политехникум, занимался делами фабрики. В восемнадцатом году пришел к нам домой прощаться. Уезжал вместе с женой и детьми в Крым. Наивно думал бежать от Советской власти. К нему там явились с обыском, допрашивали, били и увезли навсегда. Сына, семнадцатилетнего мальчика, вывели за ограду дачи и расстреляли на глазах у матери. (Младший сын Ростислав погиб в ополчении в 1941 году.)