Бабушка любит картины; любимый художник Федотов, а картина любимая "Неравный брак" художника Пукирева. Почему? Через много лет меня осенило, что юная невеста со слезой на лице - она сама: так составился собственный образ в ее представлении. Ну а дедушка, разве он такой? Нет, это несправедливо.

Она привлекательна, правда, но не красотой лица, а обаянием и радостной обращенностью к людям, всегда нарядна и царственна - это что-нибудь значит. Дедушка тоже неплох. Он приезжает вечером с деловых заседаний в черном парадном сюртуке с жестко накрахмаленным воротничком, нарядный, торжественный, его улыбка с легким прищуром глаз располагает к нему, правда он седенький, но он ведь дедушка, и она не так молода.

Его комнатка в первом этаже: кроватка где-то в углу и фисгармония, а посередине огромный стол, весь уставленный пузырьками и коробочками из-под лекарств, разными баночками и флаконами, бутылками с проявителем и закрепителем. Он всех лечит, фотографирует и сам проявляет. У стены против окна - книжный шкаф.

Дедушка скромен, но его скромность паче гордости, за ним все купечество и любимые дети.

Для меня Александр Александрович был добрейшим дедушкой. Он искренне обожал не только своих детей, но и внуков; их тогда было семеро, а мне повезло - я была любимицей и получила шутливое прозвище - "ноева косточка". Я не сомневалась, что оно имеет прямую связь с ноевым ковчегом и всемирным потопом; почему я это решила, не знаю; но такое прямое родство меня приподнимало.

Теплые отношения с дедушкой позволили мне, не боясь (а я тогда была большой трусихой), позвонить ему по телефону 18-30 и по научению няни Груши, самой бы мне это никогда не пришло в голову, попросить столик и стулья для занятий. Дедушка очень обрадовался, и на следующий же день утром была привезена к нам домой детская мебель из кустарного магазина в Леонтьевском, покрытая лаком по темно-зеленому фону с красным и черным орнаментом - изделие из Хохломы.

Я вижу, как сейчас, дедушку на фоне затененной веранды Северского дома в светлом чесучовом костюме. Солнечный свет, чуть сзади и справа падая на него, образует яркое сияние вокруг. А он, светящийся и невесомый, спускается с лестницы и не идет, а плывет прямо на меня по воздуху с трехколесным велосипедом в протянутых руках. Так все и было в действитльности летом 1915 года. Неожиданный подарок и безмерная моя радость.

***

В праздник на Покровском бульваре бывало весело: собиралась вся семья и кое-кто из друзей. Приезжал Александр Александрович младший, он же старший сын и брат, восприемник основных капиталов. Приезжала Ксения Александровна, старшая дочь, с мужем Иваном Давыдовичем Морозовым и тремя сыновьями. Он старообрядец, но после нескольких лет жизни в Англии выглядит англичанином: в гольфах, с сигарой, коротко стрижен с боковым пробором. Приезжал брат Георгий с Сусанной, прелестной женой. Приезжала и наша мама Татьяна Александровна со мной и Таней. Она замужем за Борисом Михайловичем Новиковым. "Приехав когда-то в Северское, он всех очаровал и меня тоже", - рассказывала она. Он на фронте в действующей армии. Приезжала Марина Александровна с дочками - Марой и Тулей - жена Глеба Васильевича Морозова, троюродного брата, сына Варвары Алексеевны Морозовой (ур.Хлудовой); он тоже на фронте. Леля и Шура младшие - они все еще не замужем - сестры милосердия, приходят прямо из госпиталя в белых косынках, с маленькими красными крестиками на них.

А вот Наташи, любимой дочери бабушки, нет с нами. Рано овдовев, она не захотела остаться в Москве, тяжело было, и уехала в Америку, пишет чудесные письма, там ей нравится.

В столовой еще продолжается ужин, слышатся разговоры в несколько голосов, в основном о событиях на фронте. Вопрос этот всех волнует. У Найденовых два зятя на фронте в действующей армии, дочери - в госпитале - видят последствия этой тяжелой войны.

А в это время мы - дети, выйдя из-за стола, предоставленные сами себе, устраиваем полный кавардак в зале. Снимаются чехлы с мебели: их накидывают на стулья - так создаются замки. А большой чехол с дивана, расстеленный на полу, изображает розвальни: девочки бросаются на него, а мальчики Морозовы - тройка лошадей - подхватывают чехол и кружат его по зеркальному полу до тех пор, пока мы, увлекаемые центробежной силой, не оказываемся в разных концах залаы. В этот день все разрешалось, и было тогда жутко весело. Мы не понимали, что такое война.

Все тот же П.А.Бурышкин написал: "Я не раз бывал в этом доме, где принимали с легендарным найденовским гостеприимством".

Наследство, полученное Александрой Герасимовной от отца, было немалым. Фабрики к тому времени стали крупными акционерными монополиями. Держателями акций той или иной мануфактуры были, как правило, члены семьи. Александра Герасимовна имела акции в разных предприятиях, железнодорожных компаниях, банках. Преимущественное количество акций Егорьевской мануфактуры принадлежало к этому времени ей; это была фабрика с годовым оборотным капиталом в 12,5 миллионов рублей. Александра Герасимовна была крупной домовладелицей. По записи Т.А.Новиковой, ее дочери, ей принадлежали:

- дом на Садовой у высокого моста (арх. Жилярди); она выкупила его у сестер после смерти отца и привела в порядок после некоторого запустения;

- дома на Садовой около пл.Восстания, там, где сейчас планетарий и частично новый зоопарк;

- дом на Тверском бульваре, где родился Герцен;

- Центральные бани;

- все Перово, т.е. 37 десятин.

Когда после Октябрьской революции были национализированы фабрики, заводы, банки, железные дороги, дедушки уже не было. К бабушке явились с ордером на выселение ее из дома на Покровском бульваре в пятидневный срок, с полной конфискацией имущества. Куда идти ей, уже старенькой, - неизвестно. К счастью, ее дочери Елене Александровне, жене полковника Красной гвардии, предоставили квартиру во флигеле, и она поселилась вместе с ними.

Небезразлично отнеслись к такому беспощадному ограблению преданные слуги. В течение трех дней они тщательно упаковывали драгоценный фарфор и тайком, незаконно проносили коробки мимо вооруженных часовых у входа. Жалели бабушку и не хотели оставить любимые вещи бухарскому посольству, въезжавшему бесцеремонно в неостывший еще дом с чужой мебелью, книгами, вещами, приобретавшимися в течение многих десятков лет. Вынесенный фарфор позволил прокормиться детям и внукам в годы репрессий, лишения прав и других ущемлений.

В двадцатые годы летом, когда все мы были в Барвихе, я зашла к бабушке навестить ее. Она сидела на веранде маленького бревенчатого дома, седая, грузная, и раскладывала пасьянс. Блестели изумрудные сережки в ее ушах, как две крупные зеленые капли. С этой последней вещью, у нее оставшейся, она не расставалась. Подперев ладонью щеку, она держала в другой руке колоду карт и сосредоточенно обдумывала возможные комбинации. Пасьянс не вышел. Она быстро собрала карты, положила в деревянную коробочку и, увидев меня, искренне обрадовалась. Посадила за стол, вынула из шкафа кусок холодной осетрины. отрезала тонкий аккуратный ломоть, положила на черный хлеб, аппетитно посолила и с удовольствием передала мне. Она не могла не угостить, если что-то имела. Мы посидели вдвоем. Это было ее последнее лето.