Сохранившийся дневник девятнадцатилетней Тани Найденовой (моей мамы), дочери Александра Александровича, написанный в 1904-1905 годах, - яркая иллюстрация непримиримости найденовского характера и сочувствия народу. Вот несколько записей. А таких много в ее дневнике.

18.IX.1905. Наконец вышел манифест. Я конечно забыла все мелочи собственной жизни и радуюсь за Россию, которую я горячо люблю... От всей души желаю России спокойствия и благоденствия. Уж очень она натужилась за последнее время.

11.XII.1905. Я сама больше ничего не понимаю, только хочу, чтобы перестали убивать народ. Это в нашей-то Москве происходят такие события. Ведь ужасно сознавать, что после каждого выстрела есть убитые и раненые.

12.XII.1905. Оказывается, князь Щербатов, представитель Монархической партии, советовал принять крайние меры. Я не могу сочувствовать также и революции - это страшное насилие... Сейчас бьют из пушек где-то очень близко. Боже мой! Когда все это кончится. Ведь это все люди и русские люди, и их бьют свои же русские. Помешаться можно. Столько раненых, а я ничего не могу для них сделать. Для чего гибнет весь этот народ?

Мысли Тани Найденовой не случайны. Весь дневник ее говорит о человеке с твердыми суждениями. А взгляды ее на происходящее вполне современны нам.

Если же вспомнить писателя Алексея Ремизова, сына Марии Александровны Найденовой, то нетрудно заметить, что борьба за справедливость и чувство боли за человечество ему не только близки - они как бы сопровождают его всю жизнь.

1894 году, случайно оказавшись на студенческой демонстрации, он со всей своей горячностью защищал девушек, избиваемых полицией, за что был арестован и выслан.

О своих чувствах на пути с Курского вокзала до Бутырок в стане арестантов он написал поэтические яркие строки. Вот одна из многих: "Чувства мои были раскалены и меня ломило и все разламывалось во мне до боли... но эта боль совсем не та, когда за себя, это была боль за весь мир...

И тут (в пересыльной тюрьме) я увидел: мальчик лет двенадцати... Торопясь, точно чем-то обрадованный, рассказывал он каким-то отепленным голосом... и мне больно становилось от самых обыкновенных слов".

В эмиграции его преследует та же боль за людей: "Рядом на скамейку села женщина... и я узнал ее, такие не просят, на их пути остался только один камень... голова, обмотанная тряпками, тряслась - было до боли холодно, и я подумал: "Я бы кричал".

В конце концов он с горечью приходит к мысли: "Жизнь человеческая ни в грош не ценится!"

Найденовская боль за человечество не пассивная жалость. Это пронзительный крик души, переходящий в протест, возмущение, а иногда и сопротивление. Но не всегда это удается.

Трех человек разных поколений, разных по возрасту и положению в обществе, при всем различие их, объединяло горячее чувство сочуствия людям, противопоставленное безразличию и равнодушию. Оно рождалось как желание защитить слабого, как протест против несправедливости, как нетерпимость и требовательность к людям, осуждение их. Оно рождалось как боль за свой народ, за родину, за человечество. Оно определяло взгляд на искусство, понимание его глубокого смысла.

Эта врожденная черта заложена в генах. Она накладывает отпечаток на мировоззрение и деятельность нескольких поколений в разных исторических условиях. Характерна фамильная общность Найденовых, в ее проявлениях есть то нравственное начало, которое дает стимул для действий высокой духовной направленности.

***

Вероятно, нельзя не согласиться со всем тем, что сказано о Найденовых на основании поступков и высказанных мыслей отдельных представителей семьи. Но можно ли так безоговорочно и так высоко оценить их? Ведь существуют скрытые, дремлющие где-то внутрисемейные отношения. Они наиболее выразительно и ярко выявляются в экстремальной ситуации, вдруг, неожиданно, когда человек так или иначе должен проявить себя. Как поведет он себя, не откроется ли нечто новое в его поступках?

Нам известно, что в семье Найденовых возникали сложные семейные и личные отношения. Известно также, что на протяжении лет менялись оценки, да и сами люди.

Младшая сестра Найденовых Марья Александровна выросла без матери, лишившись ее шести лет. "Нигилизм" ее и участие в Богородском кружке первых "нигилистов" не были случайностью; чувство протеста и отрицания, может быть, подсознательно было свойственно ей. Претерпев несчастную любовь, она вышла замуж за вдовца с пятью детьми - Михаила Алексеевича Ремизова. Родила ему еще четверых и вдруг "по велению души и сердца" (как пишет биограф) решилась на чрезвычайный поступок - взяла детей и ушла от мужа к братьям. Это позорящее патриархальную семью событие не было капризом. Истинная причина была неизвестна. Ремизов пишет "о загадочной материнской тайне". Надо полагать, что только отчаяние и твердая решимость, которую не могли сломить братья, привели к такому поступку.